про ухо

[lodochkin]

1.
тело - тоже очень даже объект мышления.
мое конкретное тело, как конкретный опыт и все такое, - тоже.
изменяется ли мое тело, когда я о нем мыслю?
(нет, не когда я что-то о нем утверждаю, никаких позитивных установок или набоковского умирания стиранием себя с доски -
но от самого уже взгляда, на него направленного, от самого уже вопроса, когда я спрашиваю о нем/его?)
и - как оно изменяется?
об этом точно где-то написано, только я еще, по невежеству своему и лени, не выяснил, где.

2.
Моя любовь нежнее васильков, а кто ей поверит. 
Я сижу внутри ночи, за апельсинными корками окопавшись, с липовым чаем, с третьей группой крови, с обожженным языком, сижу под лампой. Ведь под твоей звездой - у меня есть дом. 
Умными добрыми граблями чернопаучьих антенн город обнял летящие облака. Похищенная Европа на покатой спине рогатой девятиэтажки, луна, морщинистая старая курага. 
Слишком много луны. Несварение. 
Узбекистан меж пальцев стоящего на балкое. Надкушенная луна, умирающий сладкий бог. 
На потолке у окна прилепилось ухо расчлененного в лифте Загрея, сидит там и плещет крылом, в темноте мотыльково бьется, за шкаф завалилось. 
Титаны шагают дружно в снежном сосновом закате, безграничная нежность сипит в их сердцах черным виниловым диском. 
Размахнись и убей Гиацинта. 
Пора бы уже. 
Выпусти нежность, она застоялась, как кровь.Выпусти, выпусти - бьется, припертая шкафом. 
Сегодня мы съели на ужин последнего бога, и сахар закончился тоже. Мы будем пить чай в безверии, безветрии кроткой полночи, прокравшейся в дом, пока ты двигал шкафы и снимал паутину. 
Ухо Загрея летит над домами в ночи к сосновому лесу. Пока он окуклится там. Мы будем пить чай без сахара в честь терпения и ожидания. 
Сидеть у ночи за пазухой и чесать ей теплый живот.