. . .

остров завороженного времени (с)

!!!!

"...в 'Полуденном разделе', целокупности всего этого театра, в котором, по словам самого Клоделя, 'мы играем на времени, как на аккордеоне' и где 'часы текут, а дни ловко скрыты'"

позавчера: сижу за компом, саша в душе. слышу из ванной стук и какую-то реплику, заглушенную музыкой из компа. иду проверять, что случилось: может, что-то уронилось и нужно подать, может, сам уронился, мало ли. заглядываю:
- ты жив?
- да, я же сказал: "я жив!"
- ?
- ну, я уронил душ и подумал, что ты испугаешься, вдруг со мной что-то случилось, и чтобы ты не пугался и не отвлекался, сразу сказал: "я жив!"

как, однако, хорошо,
когда вечерний человек в трубке рассказывает тебе свои мысли об Антонии Сурожском, Ерофееве и смирении.
сходил за шоколадкой и сухарями. терпкущий чай, сладчайший - до мурашек - шоколад. хорошо.
день, посвященный Сартру:-) а именно его взглядам на ангажированное искусство.
вообще на редкость хороший день.

я понял, что все-таки иногда нужны сигареты и зачем они нужны. чтобы можно было в любой момент остановиться, сказать: "подождите, господа", - отойти в сторону и на несколько минут очень медленно, размеренно и нездешне превратиться в дым.
курить нужно очень редко. чтобы ощутить себя не-здесь и чтобы замедлиться обратно до оптимального ритма. раствориться в пространстве, разинтегрироваться до газообразности - чтобы упорядочить назад свою кристаллическую решетку.
похожим образом я теперь иногда пью кофе из автомата на одной из своих остановок, на которую вечером идти совершенно не нужно, - чтобы ощутить себя здесь.

и снег. с утра снег. ночь была прекрасная, очень плодотворная, до шести утра, с засыпанием под орловскую светло-колыбельную "Рамуму". хорошо, утром Рост позвонил, нечаянно разбудил. ты пришел на кухню пить свой полуденный передучебный цикорий - а там, в окне - снег.
хорошо.
потом Сартр почти весь день. вгрызаешься в текст, увязаешь приятно, как рукой в песке, который чем глубже - тем тверже и мокрый.
пойти самому в ПХ есть вареники и пить кофе. суетошум вокруг, а ты сидишь замедленный, размеренный, мигают за мелькающими лампы, движутся тени. за всем этим, не пойму, почему именно, что-то очень важное-далекое-нужное ощущается: не в, но за - и именно здесь, и именно к лестнице лицом. наверное, тоже море.
а потом ты приехал домой, и всю дорогу до дома - снег. и стоишь в курилке на этаже, улыбаешься своему совершенно особенному, курилкиному, северному и восточностепному небу в шестигранной дырке окна, и двум проводам наискосок, и любимому почему-то балкону напротив в профиль, с которого обязательно должно быть видно море, и обязательно эдакое евпаторийско-балаклавское, свое в доску. пританцовываешь сигаретой. греешься дымом. становишься дымом. а снаружи снег идет, залетает на подоконник, и два фонаря внизу симметрично сыплют оранжевым.
а потом Рост звонит, и можно полчаса подряд быть внутри его текстов. и слушать об Антонии, Страбоне и людях:
"у него как-то много такого... какие-то части женщин... очень много женских ягодиц... реальный такой недолюб. зато он бегает по утрам".
в середине разговора добрая чудесная соседка внезапно принесла мне ужин. а я и вовсе не собирался бутерброды делать. домашний зверек немного: рассказываю иногда на кухне байки про геев и революционеров. пока что не геев-революционеров, но мы работаем и в этом направлении.
и Рост с его текстами и сомнениями в православии, и запутанностью в прекрасностях.
и очень спокойно все и именно-так-как-должно. на своем месте. справа термос, слева шоколадка, внизу под стулом сухари, на стуле монитор, в мониторе голоса, слева-слева батарея, на батарее перчатки, над ними ночь.

26.09
ночью плакал с регининым "Самсоном". о, наша прекрасная глупая слабость.
утро, день, осеннеспасение: 
забрался в дальний угол за восьмым корпусом, где бювет и колонки, свернулся в уголку старой теплой кладки;
холодный виноградный внутренне брайдсхедовский чай из термоса, шоколад, оставленный кем-то сдувшийся розовый шарик,
Патрик и его Bermodsey Street:-)
учу чешские скороговорки и потом долго сижу с печальным поломанным языком.

потом прекрасные безумные обезбельеванные Ксю и Маша - ренатнее Наны, с невероятной плавной русалочьей пластикой - в человечьем нашем воздухе, общие планы на ночную ванную и разговор о мужчинах.

27.09
влияние некоторых товарищей на мою жизнь необъяснимым образом огромно.
фактически никак в ней не участвуя, человек умудряется уже в который раз меня приводить к нужным выводам и решениям.
насчитал уже пять важных поворотов.
от каждого из которых жизнь становится упорядоченнее, светлее и легче.
не говоря уже о радости от самого человека.
тогда шесть.
что я могу сказать?
дякую, друже:-)