![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
22.01. о космосе и сосисках
Jan. 22nd, 2012 11:32 pmповорот в восприятии себя и своей повседневности. учиться себя принимать, не подгоняя под извне продиктованный (кем? когда? почему я послушался?) канон условной умеренности, аскезы и правильного расписания. вместо того, чтобы перекраивать свои ритмы и пристрастия, перекроить всю окружающую их повседневность, чтобы она вместила вместе с неизгнанными ними и полновесную учебу, и экономию, и языки по книжкам вечерами, и зарядку.
пока получается.
выравниваешь ритм своего тела после глупейшего квеста по истории укр.языка, куришь у метро пафосный сергеичевский рич - и ощущаешь теплоту и невеликость космоса. и неожиданно крепкую, диафрагменную связь с некоторыми его обитателями. прекрасными и слабыми, и ужасно родными. и неожиданно спасающими (изнутри снов, например; или изнутри Паутины).
да я же даже в качестве теоретической базы под использование косметики подогнал именно космос (визуализируя хмурый и прекрасный взгляд Бога Миколайовича Ч.).
( во-вторых )
пока получается.
выравниваешь ритм своего тела после глупейшего квеста по истории укр.языка, куришь у метро пафосный сергеичевский рич - и ощущаешь теплоту и невеликость космоса. и неожиданно крепкую, диафрагменную связь с некоторыми его обитателями. прекрасными и слабыми, и ужасно родными. и неожиданно спасающими (изнутри снов, например; или изнутри Паутины).
да я же даже в качестве теоретической базы под использование косметики подогнал именно космос (визуализируя хмурый и прекрасный взгляд Бога Миколайовича Ч.).
( во-вторых )
снегчайсухарь
Nov. 12th, 2011 11:31 pmкак, однако, хорошо,
когда вечерний человек в трубке рассказывает тебе свои мысли об Антонии Сурожском, Ерофееве и смирении.
сходил за шоколадкой и сухарями. терпкущий чай, сладчайший - до мурашек - шоколад. хорошо.
день, посвященный Сартру:-) а именно его взглядам на ангажированное искусство.
вообще на редкость хороший день.
я понял, что все-таки иногда нужны сигареты и зачем они нужны. чтобы можно было в любой момент остановиться, сказать: "подождите, господа", - отойти в сторону и на несколько минут очень медленно, размеренно и нездешне превратиться в дым.
курить нужно очень редко. чтобы ощутить себя не-здесь и чтобы замедлиться обратно до оптимального ритма. раствориться в пространстве, разинтегрироваться до газообразности - чтобы упорядочить назад свою кристаллическую решетку.
похожим образом я теперь иногда пью кофе из автомата на одной из своих остановок, на которую вечером идти совершенно не нужно, - чтобы ощутить себя здесь.
и снег. с утра снег. ночь была прекрасная, очень плодотворная, до шести утра, с засыпанием под орловскую светло-колыбельную "Рамуму". хорошо, утром Рост позвонил, нечаянно разбудил. ты пришел на кухню пить свой полуденный передучебный цикорий - а там, в окне - снег.
хорошо.
потом Сартр почти весь день. вгрызаешься в текст, увязаешь приятно, как рукой в песке, который чем глубже - тем тверже и мокрый.
пойти самому в ПХ есть вареники и пить кофе. суетошум вокруг, а ты сидишь замедленный, размеренный, мигают за мелькающими лампы, движутся тени. за всем этим, не пойму, почему именно, что-то очень важное-далекое-нужное ощущается: не в, но за - и именно здесь, и именно к лестнице лицом. наверное, тоже море.
а потом ты приехал домой, и всю дорогу до дома - снег. и стоишь в курилке на этаже, улыбаешься своему совершенно особенному, курилкиному, северному и восточностепному небу в шестигранной дырке окна, и двум проводам наискосок, и любимому почему-то балкону напротив в профиль, с которого обязательно должно быть видно море, и обязательно эдакое евпаторийско-балаклавское, свое в доску. пританцовываешь сигаретой. греешься дымом. становишься дымом. а снаружи снег идет, залетает на подоконник, и два фонаря внизу симметрично сыплют оранжевым.
а потом Рост звонит, и можно полчаса подряд быть внутри его текстов. и слушать об Антонии, Страбоне и людях:
"у него как-то много такого... какие-то части женщин... очень много женских ягодиц... реальный такой недолюб. зато он бегает по утрам".
в середине разговора добрая чудесная соседка внезапно принесла мне ужин. а я и вовсе не собирался бутерброды делать. домашний зверек немного: рассказываю иногда на кухне байки про геев и революционеров. пока что не геев-революционеров, но мы работаем и в этом направлении.
и Рост с его текстами и сомнениями в православии, и запутанностью в прекрасностях.
и очень спокойно все и именно-так-как-должно. на своем месте. справа термос, слева шоколадка, внизу под стулом сухари, на стуле монитор, в мониторе голоса, слева-слева батарея, на батарее перчатки, над ними ночь.
когда вечерний человек в трубке рассказывает тебе свои мысли об Антонии Сурожском, Ерофееве и смирении.
сходил за шоколадкой и сухарями. терпкущий чай, сладчайший - до мурашек - шоколад. хорошо.
день, посвященный Сартру:-) а именно его взглядам на ангажированное искусство.
вообще на редкость хороший день.
я понял, что все-таки иногда нужны сигареты и зачем они нужны. чтобы можно было в любой момент остановиться, сказать: "подождите, господа", - отойти в сторону и на несколько минут очень медленно, размеренно и нездешне превратиться в дым.
курить нужно очень редко. чтобы ощутить себя не-здесь и чтобы замедлиться обратно до оптимального ритма. раствориться в пространстве, разинтегрироваться до газообразности - чтобы упорядочить назад свою кристаллическую решетку.
похожим образом я теперь иногда пью кофе из автомата на одной из своих остановок, на которую вечером идти совершенно не нужно, - чтобы ощутить себя здесь.
и снег. с утра снег. ночь была прекрасная, очень плодотворная, до шести утра, с засыпанием под орловскую светло-колыбельную "Рамуму". хорошо, утром Рост позвонил, нечаянно разбудил. ты пришел на кухню пить свой полуденный передучебный цикорий - а там, в окне - снег.
хорошо.
потом Сартр почти весь день. вгрызаешься в текст, увязаешь приятно, как рукой в песке, который чем глубже - тем тверже и мокрый.
пойти самому в ПХ есть вареники и пить кофе. суетошум вокруг, а ты сидишь замедленный, размеренный, мигают за мелькающими лампы, движутся тени. за всем этим, не пойму, почему именно, что-то очень важное-далекое-нужное ощущается: не в, но за - и именно здесь, и именно к лестнице лицом. наверное, тоже море.
а потом ты приехал домой, и всю дорогу до дома - снег. и стоишь в курилке на этаже, улыбаешься своему совершенно особенному, курилкиному, северному и восточностепному небу в шестигранной дырке окна, и двум проводам наискосок, и любимому почему-то балкону напротив в профиль, с которого обязательно должно быть видно море, и обязательно эдакое евпаторийско-балаклавское, свое в доску. пританцовываешь сигаретой. греешься дымом. становишься дымом. а снаружи снег идет, залетает на подоконник, и два фонаря внизу симметрично сыплют оранжевым.
а потом Рост звонит, и можно полчаса подряд быть внутри его текстов. и слушать об Антонии, Страбоне и людях:
"у него как-то много такого... какие-то части женщин... очень много женских ягодиц... реальный такой недолюб. зато он бегает по утрам".
в середине разговора добрая чудесная соседка внезапно принесла мне ужин. а я и вовсе не собирался бутерброды делать. домашний зверек немного: рассказываю иногда на кухне байки про геев и революционеров. пока что не геев-революционеров, но мы работаем и в этом направлении.
и Рост с его текстами и сомнениями в православии, и запутанностью в прекрасностях.
и очень спокойно все и именно-так-как-должно. на своем месте. справа термос, слева шоколадка, внизу под стулом сухари, на стуле монитор, в мониторе голоса, слева-слева батарея, на батарее перчатки, над ними ночь.
Я сиджу біля ніг вітру,
І мені спокійно і легко.
Вся ніжність світу зібралася хмарами –
Над головою в мене - нагорі відчинили кватирку,
Вертикаль дощу –
Сорок тисяч висріблених пуповин
З неба до наших розгублених глинотіл.
Протягнуті струни – зачеплені нам за серця –
Вітер приходить. Тремом.
Асфальт віддзеркалює листя, і я серед нього,
Розпластаний і тонкий.
Один серед тисяч загублених у пустелі –
Впійманих в дощ –
Я сиджу біля ніг вітру,
Де легкість сходить на груди,
Мов солодка роса – на гори,
Втомлені від тектонічних процесів
І карстових перетривань.
Ісихазм дощу: зосередженість на пупі,
Сиди і дихай – тут, біля ніг вітру,
Біля ніг світу:
Руки за спиною зв’язані пуповиною,
Крила з крилами переплетені –
Теж солідарність…
Присутність – мовчання – дихання.
Нагорі натягують струни:
Повертають у ребрах кілок.
Уся ніжність світу пройде тобі груди, мов повінь,
І станеш німий і чистий.
Біля ніг вітру, спиною в ніжки стільця,
Посеред пустелі, вдома, на півдорозі.
Сидиш, і серце тобі шумить і стихає,
І зникає у вітрі, мов дощ.
29.09
І мені спокійно і легко.
Вся ніжність світу зібралася хмарами –
Над головою в мене - нагорі відчинили кватирку,
Вертикаль дощу –
Сорок тисяч висріблених пуповин
З неба до наших розгублених глинотіл.
Протягнуті струни – зачеплені нам за серця –
Вітер приходить. Тремом.
Асфальт віддзеркалює листя, і я серед нього,
Розпластаний і тонкий.
Один серед тисяч загублених у пустелі –
Впійманих в дощ –
Я сиджу біля ніг вітру,
Де легкість сходить на груди,
Мов солодка роса – на гори,
Втомлені від тектонічних процесів
І карстових перетривань.
Ісихазм дощу: зосередженість на пупі,
Сиди і дихай – тут, біля ніг вітру,
Біля ніг світу:
Руки за спиною зв’язані пуповиною,
Крила з крилами переплетені –
Теж солідарність…
Присутність – мовчання – дихання.
Нагорі натягують струни:
Повертають у ребрах кілок.
Уся ніжність світу пройде тобі груди, мов повінь,
І станеш німий і чистий.
Біля ніг вітру, спиною в ніжки стільця,
Посеред пустелі, вдома, на півдорозі.
Сидиш, і серце тобі шумить і стихає,
І зникає у вітрі, мов дощ.
29.09
