. . .

"После истории с Гарязиным Нарбут исчез из Петербурга. Куда? Надолго ли?
Никто не знал. Прошло месяца три, пока он объявился.
     Объявился же он  так.  Во все петербургские редакции пришла краткая, но
эффектная телеграмма:
     "Абиссиния.   Джибутти.  Поэт  Владимир   Нарбут  помолвлен  с  дочерью
повелителя Абиссинии Менелика".
     Вскоре пришло и письмо  с  абиссинскими штемпелями и марками, в  центре
которых  красовался герб  Нарбутов,  оттиснутый на лиловом сургуче с золотой
искрой. На подзаголовке под штемпелем "Джибутти. Гранд-Отель" -- стояло:
     "Дорогие  друзья (если  вы  мне еще друзья),  шлю привет из Джибутти  и
завидую вам, потому что  в Петербурге лучше. Приехал  сюда стрелять львов  и
скрываться от позора. Но  львов  нет, и позора, я теперь рассудил, тоже нет:
почем я  знал, что он  черносотенец? Я не  Венгеров,  чтобы все знать. Здесь
тощища.  Какой  меня  черт  сюда  занес? Впрочем, скоро  приеду  и  сам  все
расскажу.
     ...Брак мой с дочкой Менелика расстроился, потому что она не его дочка.
Да и о самом Менелике есть слух, что он семь лет тому назад умер..."
     Приехал  Нарбут из  Африки  какой-то желтый,  заморенный. На  "приеме",
тотчас  же  им  устроенном, -- он  охотно  отвечал  на вопросы любопытных об
Абиссинии,  -- но из рассказов  его  выходило, что  "страна титанов  золотая
Африка" -- что-то  вроде русского захолустья: грязь, скука, пьянство. Кто-то
даже усумнился, да был ли он там на самом деле?
     Нарбут презрительно оглядел сомневающегося.
     -- А вот приедет Гумилев, пусть меня проэкзаменует.
     ... -- Как же я тебя экзаменовать буду, -- задумался Гумилев. -- Языков
ты не знаешь, ничем не интересуешься... Хорошо -- что такое "текели"?
     --  Треть  рома,  треть  коньяку, содовая  и лимон,  --  быстро ответил
Нарбут. -- Только я пил без лимона.
     -- А... -- Гумилев сказал еще какое-то туземное слово.
     -- Жареный поросенок.
     -- Не поросенок, а вообще свинина. Ну, ладно, скажи мне теперь, если ты
пойдешь в Джибутти от вокзала направо, что будет?
     , -- Сад.
     -- Верно. А за садом?
     -- Каланча.
     --  Не каланча,  а остатки древней башни. А если повернуть еще направо,
за башню, за угол?
     Рябое, безбровое лицо Нарбута расплылось в масляную улыбку:
     -- При дамах неудобно...
     -- Не  врет,  -- хлопнул его  по  плечу  Гумилев.  -- Был  в  Джибутти.
Удостоверяю".