падает как поднимается как говорит
музыка остальное к ней твои запечатаны уши
темным разделом, раздетым вечерним ножом
-
вчерне набросан исход золотистые фибулы
море склонилось как на гравюре чутко
сладостный новый дом из мертвых улиток
строит упрямый гвидо
-
кланяется кавальканти легкий как нож
долгий как тесто замешан под кипарисом
в общем все остальное его движение
мимо
-
издали моросит шевелится месяц
толстое время римский запас бумаги
ослик как море смирный прядет ушами
это за нами
[про шкаф]
May. 23rd, 2014 10:29 pmизустный грабитель царь вавилонский впотьмах
по следу его канитель из стеклянных птиц
и жажда земли где побег прирастает вниз
уключины стены мы в них неустанно скрипим
потайные восторги вещей происходят мимо
вот эта кастрюля она как лукавый бобер
вот эта ложка вечерний усталый прибор
вот этот подзорный шкаф
за ним притаился я
всегда быть убитым вильгельмом судьба моя
и небо стоит одинокое словно зов
только половник ныряет среди облаков
беспорядочное смешенье
дня бродячего с исправленьем
дня раскованного с мешком
кто идет за тобой с клюкою мимо города за рекою
мимо дома, в ветре пустом?
кто идет за тобой прозрачный черновой древоточно стачанный
тоже полый совсем как ты
деревянная страсть сухая
ловкий крен до нижнего края
за которым сырые листы
тень лица как сонная карта
меркнут руки сомкнулись латы
пуст губной как река изгиб
сквозь бумагу гудит броженье
встреча плавится жжет свеченьем
собирательным и тугим
тучных пастбищ веселых портов
десять пар железных сандалий
и в общем всё
растворяется голос как паутина
царствия твоего
я вываливаюсь со стуком
по рукам и ногам немой
деревья стоят тяжелые как гимназисты
свинцовые дети для бурных рек и болота
молчание невыносимое как орешник
плоды его твёрды но очень полезны для мозга
у терпения есть города
и селенья с упрямыми лбами
все выстроены в ожидании
камень на камне
ты мелом отмечен -
немолчным отчетливым словом
пустота у него в середине поющий корень
пустота у него в середине стрелковый полк
ты стоишь перед ним
беззаботный и смирный царь
держишь воздух собой и время и потолок
и слепое море как раковину на плечах
и быстрый горячий блеск
поднимает свой позвоночный спев
голубиный медленный человек
ночь стоит стремительна как пчела
больше некогда быть остальным жнивьем
кораблем тяжелым как ионафан
разминать как ириски липкий огонь
говорящего бытствия своего
будешь ласковый станешь тугой цветок
слово мерно плещущее как овес
вот захлопнешь себя как холодную верфь
вот отменят поход и тяжелый распев
остальное случайное мрачные вещи
несловесные вовсе как скажем мук_а_
больше некуда быть кроме этого места
голова растет в глубину то есть в шею
скоро думать ключицами вот тогда и
перевернутый шут как свекла врастает
в удивленный воздух
холодный топот музыки посконной
и говорит река губами из золы
прозрачными летучими губами
вот мир простой как шерстяной носок
и так же он - из точки и по кругу
покуда мы вечерними словами
настаиваем крепкий невзначай
вот разговор обратный заговору
разматыванье легкого шитья
живого словно сумрачная мойва
из топких рук веселого лжеца
за ним сомкнулись долгие колонны
фаланги македонской темноты
иди иди никто не остановит
никто тебя не выпустит из рук
иди иди кренится ветхий ветер
легки колени круглы голоса
из губ - сухая звонкая леса
дрожит смущаясь в ненадежном свете
наше совместье все в золотистых вязах
сквозняк - моя голова и другие части
тело, как колокол, длинное на восток
все неимущество. кто ты малютка робин
черт титивиллус робкий речной песок
горло гречихи пою тяжело и нескладно
в лисьем дому на краю говорящего леса
роится день как стадо бубенцов
словарь охотно тянет таратайку
кто я тебе веселая стряпня
скупой и гордый запеченный овощ
словарь гудит большой и крепкий дом
литой осенний нос на самой кромке
меня и неменя и птиц смущенных.
и в этом доме нету никого.
много дней мы уже из глины
мы живем и толкаем вещи
невинные смешные баклажаны
у многих нас скелет не человечий
а вовсе птичий впрочем и язык
у черта ласковые песьи брови
он знает переходы и пароли
мы говорим совместно многотело
мы говорим и знаем он прислушивается
глазами поводя как олененок
кружится небо глиняная плошка
ты поднимаешь кулаки как стебли
королева просила всех прийти к четырем
так что передать?
- что у меня ноги стали тоньше
и голова шестнадцатого века
голова две ложки вина и медные губы
у тритона старая липа напротив окон
когда просыпается туча на крайней крыше
липа шипит на нее и машет руками
хорошее застенчиво нечается
нечайник прыгает шаманит переход
чтоб знать его совместно как пароль
где ходят скворцы и шатается небо как стул
и ветер белит улиток тугой и бесполый
пока мы спускаемся по золотому шитью
скажите улитка какая сегодня погода
где каждое горло февраль словно пес на крыльце
певучие тени плывут из тебя как кораблик
бумажная осень бредет через серый поток
и вот наступает сознание полного чуда
звенящая рябь задевает тебя за рукав
восходят спокойные руки смеются как пашня
прищёлк и потом голубой мотыльковый рассмех
о лето и ты кориандр цветная капуста
холодные скулы в них Бах заводной как пчела
и дом уходящий из окон смешными ногами
и длинные шеи ботинчатые как укроп
некрепкие ласточки мыкают медное днище
бродячего дня перевернутого возле губ
прекрасное дерево ветер свернулся клубочком
и шаг отмеряется вниз как по капле лимон
бежит отрицающий шмель остывает горчица
скупится веселый фонарь над дощатой рекой
альбомная оторопь слабнет как белые нитки
темнейшее тело смеется сквозь солнечный куст
слова плывут цепляясь за кусты
идущий берегом несет посылку
несущий тучи ходит у домов
я чайка чайка вина киснут в бочках
вот наша пристань с черным фонарем
идем горацио ходок небрежный
в углу у моря строить города
худая осень наш холодный парус
худые окна вытянули нос
кто возле неба спит в чертополохе
наверно я но может быть и нет
вот виснет ветер тянется как провод
огромная гудящая луна
и я совсем синица из фольги
в ее голодном крепком кулаке
идут спокойные ночные кони
несут во рту соломенное утро
и кто тебя несет в потоке ветра
(и тучи тоже) ходит под окном
влюбленный шаг тягучие колени
спускается река светла как ослик
слепой гобой гоболь густую гложет
и ест ее как умный черный конь
а мы горюем в угаритских письмах
и день стекает с лиц как с окон копоть
песок стучится в море кулачками
свернемьте парус здесь почти земля
обратная сторона ежа
Apr. 18th, 2013 04:11 pmкухня дышит лучами
посмотри как ему хорошо
из медовых скошенных трав
про чайник
Mar. 24th, 2013 12:04 amон стоит сквозь снег, жмурясь и улыба-
я говорю весна
зима говорит снег
оставляй на стекле выдох как старую кожу
все еще теплую полную слов
снов как орехи душистый и черных внутри
я говорю весна начинается изнутри
из области диафрагмы и дальше сквозь чуткие створки
тело уходит бродить по весеннему небу
как серая птица в клюве ее янтарь
в перьях облачный дом похожий на наш
но только вниз головой
наш чайник когда закипает скрипит и бренчит как телега
на которой красная лошадь везла Шагала
и оглядывалась и смотрела усталым и добрым взглядом
как смотрит гречка в полях запрокинув лоб
в летний тяжелый дождь
в умное небо стоящее словно сторож
над гречишной душистой душой
бренчит и скрипит как стремя коня
который пришел к Введенскому
и пах холодной травой и холодной землей
и смотрел глазами оловянными и непрозрачными
как пуговицы гимназической тесной куртки
ночь разевает рот и голос оттуда приходит
долгий как чай который мы пьем в медовых осенних окнах
в янтарных окнах весны невесомых над головами
как будто смешные мы - обитатели облаков
светящихся изнутри словно рахат-лукум
обитатели фонарей - летучих чугунных качелей
скворечников для перелетных ангельских стай
вот наше сердце теплое как песок
вечер вдоль берега стелется полосато
как простыня на ветру
вечер свесили с неба хватайся тянись лети
змеись по воздуху мягкой тюльпанной кожей
милостивый и слабый бог травяной
с тягучей широкой улыбкой
ласковый мой хороший кухонный бог
круглящийся мягким ежом
клубящийся под потолком вокруг мечтательной люстры
с боками холеной дачницы
вот наше сердце круглое словно лампа
легкое как рубашка болтается на ветру
и скворечные черные ангелы
задевают ее носками тяжелых ботинок
летя косяком по делам
вот наше сердце
приложишь ухо - шевелится что-то внутри
шуршит как сухие иголки
шумит как чайник
ворочается вызревает расправляет тугие крылья
место которым мы любим -
черноречь
гореречь
скворечь
(no subject)
Mar. 23rd, 2013 08:16 pmи мечетей с тонкими стенами -
будущее подходит на улице -
незнакомцем - наискосок
через проезжий Стикс:
не подскажите, как пройти?
я мягкий клубок серой шерсти
сосредоточенный, как эмбрион
я качусь через площадь
будущее - это спицы
будущее - хол_остро
будущее - калиостро
будущее - калипсо
сотките меня в полотночь,
смущенный Геракл за прялкой
(колкое веретено - в землю воткните:
примется - вырастет сердце)
будущее - великан, которому тесно
сотките меня в паруса -
гулкие бубны ветра-
нние странные странноприимные
весенние, как молоко
белый летящий всплеск в черном зимнем марокко
в кофеинной мороке
узкоулого черного города
утренний белый ветер в наших зрачках,
круглых, как черные площа-
динь динь день проникает в тело, как небо в колоколодец,
растущий из неба вниз,
вытягивающий небо полными ведрами звука
звучу бесслове-
тер
голый, как медь-
ленный, как мед
круглым боком в летящий снег -
тук, говорю - в кочевые двери небес
горло колоколодца ждет весенних дождей
чернил, приходящих с неба
в хрупкую непроливайку
голодного сердца:
кап
кан
динь
ищи меня, ветер
живи во мне, ветер
хлопают двери неба
это за нами
вышли
крил твоїх тіні
на моєму обличчі
у вечірній кімнаті: настільна лампа
ніч прочиняє балконні двері
обережною лапкою
звідси росте Вавилонська вежа
першу цеглину покладено тут
на груди мені
зсередини давить
равликокрихкість: вантаж любові
мов корабель, ірландцями-емігрантами
перевантажений
після вигнання з раю
клунки з печеними яблуками
до самого-самого неба
вища за вежу сосна
виростає з моїх обіймів
виростає з твоїх обіймів
найпрозоріший виноград
найпрозоріше море
найбіліше і найпівнічніше
шумить у твоїй голові
а я б'ю хвостом, ворушу печальними зябрами
під вечірньою лампою згорбившись
зблискую лускою
німа, мов останній муляр
сумної вежі
старий двірник працівник котельні
про якого забули, коли
видавали мови
а ти визираєш з кватирки
верхнього поверху вежі
похмуро дивишся сиріном:
наполовину ангел
наполовину зовсім як я
корюшка
березовая кора
Feb. 19th, 2013 09:03 pmпоезд: мы в разреженном колышущемся междумирье.
я смотрю на тебя, я защищен твоей близостью, иначе мне был бы запрещен такой долгий взгляд на попутчика. и я смотрю долго и внимательно, осторожно глажу взглядом морщинки в лице, изгибы губ и носа, а губы по-детски вытянуты вперед: к книге.
в это время я гол перед попутчиками, могущими наблюдать мой взгляд и обнаженную в нем осторожность, нежность и жадность.
его длительность становится его обнаженностью.
вокруг колышется и баюкает время, поезд катит себя вперед, как волны; тонкий, тягучий, лакричный, черночайный Вильнюс в книге, разлившей по твоему лицу нежные легкие волны речной воды, тонколунной ряби, из которой острится округлым кончиком нос.
хорошо писать тебя с натуры, как пруд, над которым пролетают журавли и движутся облака караванами в Фергану.
хорошо прислушиваться к тебе, к твоей чуткой звериной маленькой тишине, ссутулившейся над книгой - над подоконником и рассыпанной по нему земляникой, над тучами, неуклюжими, как щенки, над городом, где сосредоточилось ожидание, и терпение толкут в утренний кофе, как душистый перец.
я еду в поезде с Тэм Лином, в глазах у него мерцание янтаря. я говорю литературными штампами, я говорю пустотой, я говорю? я шум, зудение, колыхание времени сквозь чуткую кожу плодоносящего пути, легкая рябь хронотопа, субъект? не смешите меня - я рябь, и все, что я умею, - смеяться и морщиться в ласковом смехе
дневник мерчендайзера. пять.
Dec. 19th, 2012 11:09 amЯ снегу порадоваться не успел. Сначала он был дождем, потом стал бить меня в лицо, затем на нем скользили мои новые ботинки (очень скользкие ботинки), потом он стал слякотью и мои ботинкти промокли (не очень надежные ботинки).
Снег похож на огромного белого пушистого щенка. Он радуется мне, этим и досаждает.
Сегодня был в странном офисе, где мало прямых углов, где коридоры ветвятся и ломаются непредсказуемо, завиваются в петли, в коридорах висят картины, камеры видеонаблюдения и запах супа. О наличии камер предупреждает глаз, заключенный в желтый треугольник. На входе посетителю дают желтый бейдж. Дальше он предоставлен себе. Я заблудился трижды. На радость минотавру с механическими глазами.
( Read more... )дневник мерчендайзера. четыре.
Dec. 19th, 2012 11:07 amНа Подоле тепло, голубая эмаль и белое золото. Нашел маршрутку, еду на Бориспольскую. Хорошо. Тихо мечтается о стакане мадеры, дорогой сигарете, новых ботинках и долгой прогулке.
Мадеру помянул не зря. Проезжали по мощеной улице. У Днепра - церковь. Возле церкви, как водится, стройплощадка, на стройплощадке, конечно, кран, на стреле надпись - ВАКХ!
Может, это латиница (скорее всего, там ниже не по-нашенски), но не суть. Холмы, мостовая, фонари. Хочется говорить на украинском языке. Писать не хочется.
Счастье.
Маршрут для экскурсии. Проезжаем мимо женщины с мечом. Ни дать ни взять нуменорское изваяние. Деревья под ней как тросник, облака над ней, как дым пожарища. На левой руке, кажется смотровая площадка. Как бы туда.
( Read more... )(no subject)
Dec. 12th, 2012 09:19 pmУ неё тяжелая и лихая служба.
Во власти её огромный троллейбус тройка -
Скрипуч изнутри и двуполосат наружно
В её арсенале башенка из талонов,
Сумка на поясе, пара глотков во фляжке.
Напарник-пилот, состарившийся Сталоне
С ватрой в зубах, в тулупчике из барашка.
Она не страшится бабушек и подростков,
Ловко в толпе лавируя меж площадок.
Как истинный управленец, она неброско
Выглядит, действуя беспощадно.
Помнит маршрут как пять своих полных пальцев.
Улицы узнает по дорожным ямам.
Она безупречный мастер по ловле зайцев.
Она эрудит, утонченный знаток Хаяма.
Они проезжают площади, церкви, школы,
Два университета, центральный рынок.
Тысячи пассажиров - и все знакомы.
Не знает имен, но помнит цвета ботинок.
Она не считает ни выходных ни будней,
Ни тусклой замены зелени на сугробы.
Но каждый четверг, на Пушкинской, пополудни
В переднюю дверь заходит её зазноба.
Ему нехватает пары до трех десятков,
Гол безымянный на худощавой правой.
Она на него все время глядит украдкой
Не в силах найти сама на себя управу.
Он стоя проедет несколько остановок,
Её святозарный лучик, печальный вестник.
И вот, как всегда, она подойдет и снова:
Молодой человек, оплачиваем проездик
(с) Глория Горе
дневник мерчендайзера. три.
Dec. 12th, 2012 05:22 pmВдумайся. Как звучит. Мегамаркет. В Ходосеевке. Храм Януса в Васюках.
Тем не менее, это не сон опиофага. Самой Ходосеевки, кстати, отсюда не видать.
А я научился. Научился ходить в торговом зале, как медведь гризли в горах Северной Америки, разговаривать небрежно, вежливо и весело, как персонажи уайльдовских комедий (вру), носить бейджик, как шериф носит значок, как незамужняя крестьянка носит косу. Бейджик - это вам не сиськи мять, он с печатью, а люди уважают печати серьезных поставщиков, как джинны уважают печать Сулеймана. Главное не подавать виду, что в кувшине этой печатью запечатан именно я. Я джинн. Но ты не бойся, среди них есть славные парни.
В Ходосеевке Мегамаркет, в Мегамаркете кафе, в кафе высокие стулья, красные розы и недорогой чай с бонусной печенькой. В печеньке шоколадная крошка, на стуле я.
В глубине сцены Хэмингуэй ест каштаны.
Все идет хорошо. Пересиживаю менеджерский обед. В отделе канцтоваров приветливая Маша, русоволосая, высокая, с широкой костью, похожа на уроженку Канады, слова ее как груши.
(с) А.П.